Лирическая поэзия и портретная живопись екатерининской эпохи: логика встречного движения

Abstract

The Russian poetry and the portraiture of the last third of the 18th century became a common field of the nobleman’s personal sovereignization, which predetermined their mutual influence. This dialogue, however, was initiated by Catherine the Great herself. Therefore, the intimate portrait of rococo and sentimentalism that were initially the forms of the noblemen’s opposition to the capital and to the Empress interacted with poetry according to the Catherine’s model, in particular, in G. Derzhavin’s poetic programs and reviews in respect to the portrait of Catherine the Legislatress by D. G. Levitsky. First of all, poetry and painting acted, respectively, as illustration and ecphrasis to each other. Every time they corrected the meaning of the sample and transformed the dialogue into a chain of meanings. Secondly, the result of the unfolding of this chain was the interconnection of the maximum generalization of the image and its intimization, set by Derzhavin. By giving sacral meanings to the space of the rococo intimate portrait’s model, F. S. Rokotov turned it, on the one hand, into a ceremonial one, and on the other, into an intimate one, making the model a subject of the author’s recollection or imagination. Contemporary poetry went the other way. Having sacralized the image of the intimate person, the poet pursued to be reconciled with the demise of this person or to resist it. V. L. Borovikovsky evolved in his intimate portraits the poetic motive of sentimentalism about the rural idyll left with the youth as the chronotope of the lost “golden age”. On the one hand, he personalized this chronotope in the female image; on the other, he made this image the subject of the intimate remembrance.

Поэзия и портретная живопись России последней трети XVIII в. стали общим полем личностной суверенизации дворянина, что и предопределило их взаимовлияние. Оно, однако, было инициировано самой властью в лице Екатерины II. В силу этого камерный портрет рококо и сентиментализма, во многом выступавших оппозицией столице и двору, взаимодействовал с поэзией по моделям, заданным самим двором, в частности, в поэтических программах и отзывах Державина на портрет Екатерины-«законодательницы» работы Левицкого. Во-первых, в ходе диалога поэзия и живопись (в первую очередь сентименталистская) поочередно выступали, соответственно, иллюстрацией и экфрасисом друг для друга, всякий раз корректируя значение образца и превращая диалог в цепочку смыслов. Вовторых, итогом развертывания этой цепочки становилась заданная тем же Державиным взаимосвязь максимального обобщения образа и его интимизации. Ф. С. Рокотов наделил пространство модели камерного портрета рококо сакральными значениями, превратив его, с одной стороны, в парадный, а с другой – в интимный, сделав героя предметом авторского воспоминания или воображения. Современная художнику поэзия шла встречным путем, сакрализуя образ интимно близкого человека ради примирения с его уходом или сопротивления этому уходу. Камерный портрет В. Л. Боровиковского развил поэтический мотив сентиментализма об оставленной вместе с юностью сельской идиллии как хронотопе ушедшего «золотого века», с одной стороны, олицетворив его в женском образе, а с другой – сделав последний предметом интимного воспоминания.