Политические убийства в Венгрии весной 1945 года

Abstract

Венгерский город Дьомро (рядом с Будапештом) был окружным центром исторической области Пешт-Пилс-Солт-Кискун. В конце Второй мировой войны, когда его жители были уверены, что ужасы военного времени позади, город пережил очередную волну террора. С начала февраля по конец апреля 1945 года несколько нотариусов, главных нотариусов, священников, офисных служащих и землевладельцев, окружной судья и владелец ресторана были депортированы из Дьимро и близлежащих деревень и убиты по ложным обвинениям. Задержанные жители (по меньшей мере 20 человек, но общее количество жертв до сих пор неизвестно) подвергались пыткам и унижениям, в большинстве случаев, похоронены в могилах, которые вырывали себе сами. Преступники – агенты формирующегося правящего класса — не понесли наказания, несмотря на несколько попыток возложить на них ответственность. Случившееся в Дьомро и окрестностях десятилетиями замалчивалось, с одной стороны, официальными лицами, с другой – исполненными страха оставшимися в живых.

The Hungarian town of Gyomro situated near Budapest was the district center of the historical county of Pest-Pilis-Solt-Kiskun, and just as its residents had thought that the horrors of the war were over, the town experienced another wave of terror in the last few months of World War II. From the beginning of February to the end of April 1945, several notaries, chief notaries, priests, office clerks and land owners, a district judge, a restaurant owner, a steward and a postmaster were deported from Gyomro and the surrounding villages and killed under false charges. The «interned» individuals – at least twenty since the number of victims is still unknown – were humiliated, tortured and, in the majority of cases, buried in graves they had been forced to dig themselves. The perpetrators – agents of the newly forming political power – went unpunished despite several attempts at accountability; what had transpired in Gyomro and its surrounding area was suppressed on the one hand by official silence and, on the other, by decades of fearful silence of its survivors.